Демидовы ч.2 "Становление Урала железного"

Слово Никиты Демидова твёрдо. Если сказал сыну ехать на Урал после свадьбы – значит, надо ехать. Не успели гости протрезветь, как Акинфий с кузнецами, строителями и прочими работниками двинулся в дальний путь, в город Невьянск. Инструменты, скарб везли на телегах, сами шли пешком, верхом ехали только Акинфий и Пантелей-рудознатец. Путь из Тулы до Урала неблизкий, дорог на восток страны в те времена почти не было. Так что дошли до цели не все.

Пантелей и Акинфий заехали на очередной холм. Перед их глазами раскинулась величественная картина: высокие зелёные горы, быстрые синие реки, неохватные оком долины.

– Вот, видишь, – сказал Пантелей, – это уже Урал!

– Силища какая! – поразился Демидов. – Аж страх берёт!

– Ещё какая силища, – согласился рудознатец. – Эдакой силы на Руси не видывали.

– Мать моя Россия, – выдохнул Акинфий, – ни конца тебе, ни края!

Через несколько дней караван добрался до Невьянска – места на реке Нейве, где стоял железоделательный завод. Демидов тут же отправился с местным воеводой проверять хозяйство. Заводу нужно было много воды. Для этого на реке строили плотины и делали пруды. Здесь же пруды стояли почти сухие, безводные. Демидов возмутился по этому поводу.

– Строить плотины – это не моё дело, – отмахнулся воевода. – Моё дело приказывать.

– Я бы за такую работу шкуру спустил! – рассердился Акинфий.

– Ты не шибко тут, – воевода прищурился. – Указ царский указом, но я – боярин, а ты – смерд! Здесь я хозяин!

– Разоритель ты здешний! – вскричал Демидов. – Хуже Карла Шведского!

Воевода приказал своему холопу Кроту проучить Демидова. Крот подошёл, посмотрел в глаза Акинфию и понял – если поднимет руку на него, то лишится жизни. Поэтому Крот встал за спину Демидову, признавая его новым хозяином. А боярин не сильно и разозлился. Он знал подлую натуру Крота и рассчитывал, что тот будет доносить ему на Акинфия. И в будущем так и вышло.

С завода вышли работники – худые, грязные, в лохмотьях. Они поклонились новому хозяину, пожаловались:
– Акинфий Никитич, у нас дети мал мала меньше! Воевода хлеба не даёт, год жалованье не платит. Хлеба!

Тяжело было Демидову людей расстраивать, но пришлось:
– Нет хлеба, не заработали пока! Заново будем домну и плотины строить, тады и хлебушек появится. Пока потерпите, и я с вами терпеть буду!

Дело двинулось. Работники копали котлованы для прудов, забивали бабой сваи для новой плотины. Трудились днём и ночью. Акинфий Демидов со стройки не отлучался – наблюдал, приказывал, часто и сам работал кайлом или лопатой.

Труд был физически тяжёлый, а сделать всё надо было как можно быстрее, поэтому случались и несчастные случаи.

Демидов не возражал, если работать просились женщины и дети, ведь все жили бедно, всем нужны были деньги.

Пантелей же, простая душа, этого всего не понимал, сердился на Демидова – мол, упырь, людей губит, тянет из них жилы.

Вскоре пруды были заполнены водой и завод начал работу. Акинфий с Пантелеем ходили в тайгу на разведку – искали новые рудные месторождения. Пантелей умел находить руду при помощи двух прутиков. Он держал их в руках, скрещивал и ходил по горам – где прутики клонились к земле, там и руда. Такой же способ использовали при поиске воды, чтобы строить колодцы.

– Здесь, – прокричал Пантелей. – Ишь, как клонит, знатные залежи!

– Третье место за неделю! – обрадовался Демидов, оставил зарубку на дереве и сел на землю. – Цены тебе нет! Славный завод здесь поставить можно – руда, лес, река!

Акинфий огляделся по сторонам и заметил вход в пещеру. Вход был хорошо скрыт, увидеть его можно было только с того места, где сидел Демидов.

Акинфий пошёл в пещеру. Там стояли языческие идолы неведомого древнего племени. Идолы были вытесаны из камня и из дерева. На каждом были грубо сделанные, но массивные, тяжёлые золотые украшения.
Следом вошёл Пантелей.

– Золото, Пантелей! – жадно воскликнул Демидов и начал распихивать золото по карманам и за пазуху.

– Не бери, чужое оно! Грех! Беда будет! – закричал рудознатец.

– Хлеба нет, – отмахнулся от пророчеств Акинфий и продолжил алчно набивать карманы, – строить не на что. А оно просто лежит тут!

Дело пошло на лад. Появились деньги на оплату и на новые заводы. К Акинфию побежали люди с казённого завода, которым управлял воевода.

– Прими к себе, хозяин, – умоляли работники. – Замучал нас изверг. Сам жрёт-пьёт в три горла, а мы с голоду дохнем. И к делу не радеет, захирел заводик Алапаевский!

– Думаете, у меня тут пирожки да бражка? – спросил беглецов Акинфий.

– Работа у тебя дельная, ведь и сам ты мастер знатный. А пирожками мы не балованные, – ответили работники.

– Захирел, значит, Алапаевский? Лиходеев, прими их, но запиши на другие имена*, – велел Акинфий.

Лиходеев был помощником Демидова – приказчиком.
*Это делалось, чтобы беглых не нашли. Иначе не сдобровать бы и самим беглецам, и Демидову.

Работники бежали от воеводы потому, что тот присваивал их жалованье и бил их кнутом за малейшие провинности. К тому же, воевода ничего не понимал в горнорудном деле – всё шло наперекосяк, казённые заводы беднели. А воевода слал жалобы царю – мол, это всё Демидов виноват, специально государственные заводы разоряет.

Пока Акинфий поднимал дело на Урале, Никита привёз ружья царю во дворец. Царь в тот день как раз проверял, что купцы поставляют армии по государственному заказу. Один из купцов привёз сукно. Царь взял это сукно и попробовал его на прочность. Ткань в руках Петра порвалась надвое так легко, словно ей было сто лет.

– Солдату армии моей – гниль? Варнак! Вор премерзостный! – от бешенства лицо царя начало дёргаться.

– Смилуйся, батюшка! Бес попутал! – еле живой от страха купец упал на колени.

Царь схватил ножницы и своими руками отрезал купцу бороду. Купцы в то время считали, что ходить без бороды – это позор.

– Сукно заново поставишь, вдвойне! Сам проверю! Иначе без головы останешься! – крикнул царь и ногой выпихнул купца из комнаты.

В коридоре стояла длинная очередь на приём к царю.

– Гневен царь! – пронеслось по рядам купцов и вельмож.

И только Демидов не испугался и шагнул в открытые двери.

Пётр увидел Никиту, улыбнулся, встретил по-свойски:
– Ну здравствуй, Демидыч, жду тебя! Может, хоть ты порадуешь. Привёз?

– Как не исполнить приказ государев. Привёз первую партию фузей из уральского железа. Прикажи принести, – ответил Демидов.

Царь взмахнул рукой.

В комнату вошли гвардейцы, на плече у каждого было ружьё. Пётр осмотрел ружья, приказал зарядить. Потом взял одно и прицелился в вазу, стоявшую на камине. Придворные предусмотрительно отошли подальше. Пётр выстрелил...

...И промазал!

– Такие твои фузеи? – в гневе вскричал царь. – Тебе тоже бороду стричь?

– Не казни сразу, государь, – спокойно ответил Никита. – Устал ты, наверное, в трудах государственных, вот и смазал. Дозволь Григорию выстрелить.

Царь остыл немного, кивнул. Григорий подскочил, выхватил ружьё у ближайшего гвардейца и почти не целясь попал в вазу. Взял другое ружьё – разбил пулей зеркало. Выстрелил из третьего – разломал пополам золотой подсвечник.

– Стой, дуролом! – закричал царь, он уже не злился, а радовался. – По миру меня пустишь! Не гневайся, Демидыч. К вечеру глаз подвёл. Эх, мне бы таких 5-6 помощников, как ты, я бы себя счастливым почитал!

Царь собственноручно нацепил на грудь Никите Демидову огромную золотую брошь со своим портретом – парсуну, обильно украшенную драгоценными камнями.

Через некоторое время, в 1703-м году, царь вызвал Никиту Демидова на север. Там, на реке Неве, работники валили лес и осушали болота. Царь вёз промышленника в бричке, всё ему показывал:
– Город здесь заложу. Вот тут проспект будет, так и назовём – Невский. Вон там – Адмиралтейство Российского флота. А на острове крепость поставим, моим именем наречём!

– Много сил надобно, – ответил поражённый размахом царя Демидов.

– На Урале-то не легче было, а теперь вон как! – сказал царь.

– Там Акинфий надрывается.

– Знаю, как надрывается! – вспылил царь и схватил Демидова за воротник. – Душит заводы казённые? Отвечай!

Демидов спокойно ответил:
– Это воевода врёт!

– А беглых принимаешь? Отвечай! – не унимался Пётр.

– Что ж мне, топить их, что ли? Принимаю – всё для пользы дела твоего. Ружей, пушек привёз сверх договора. Лучше шведских!

– Были б хуже – не сносить тебе головы, – царь остыл.

Проехали немного молча, глядя по сторонам.

Остановились. Пётр Алексеич достал из-за пояса пистолет – тот самый, который некогда сделал Акинфий, и протянул Демидову:
– Признаёшь?

– Наша работа.

– Бери, дарю. Донос на тебя я похерил. Но заводы казённые не разоряй, помогай!

– То воевода разоряет, потому что вор!

Царь отвернулся, всмотрелся вдаль, за горизонт.
– Эх, Никита, нечто не знаю, что почитай все мои воеводы – воры? Помощников верных, как ты, на пальцах пересчитать можно!

– Плохи дела, а что ж дальше? – спросил промышленник.

– Дальше всё у нас будет. Юношей талантливых за границу пошлём. Выучим – заменят воров воевод. Врагов укротим. Сын мой Алексей вместо меня у руля державы встанет. Быть России всех наций впереди!

Марья, возлюбленная Акинфия, не забыла его, очень скучала. Однажды к ней в избу пришла Евдокия, жена Акинфия. Евдокия тоже осталась в Туле, так как жилья нормального на Урале ещё не было.
– Здравствуй, Марьюшка.

– Здравствуй.

– Зла на меня не держи. Мы теперь всё равно, что сёстры – две вдовы соломенные.

– Не ровня мы, ты – жена замужняя.

– И толку с того? Уехал на Урал и поминай как звали.

Евдокия села возле Марьи, начала расспрашивать: был ли Акинфий у неё в свадебную ночь, собирается ли Марья на Урал?

– Был. Собираюсь, – нехотя отвечала Марья.

Девушке показалось подозрительным, что Евдокия так ласково с ней разговаривает.

Евдокия попросила у Марьи квасу. Пока хозяйка ходила за кувшином, гостья подсыпала яда в чашку, стоявшую на столе.

Евдокия надеялась, что когда соперницы-Марьи не станет, Акинфий полюбит жену и у них будет нормальная, счастливая семья. Как показало будущее, Евдокия жестоко ошибалась.

Ничего не подозревающая Марья принесла квас и разлила по чашкам. Евдокия протянула чашку с ядом хозяйке. Та выпила. Ей очень быстро поплохело и она свалилась на пол.

– Подыхай без покаяния, распутница! – в великой злобе прокричала Евдокия и ушла.

Марья пришла в себя на возу. Дедушка нашёл её в избе, отпоил травами, взял с собой на Урал. Как и многие крестьяне со всей Руси, он ехал за Камень – там не было ненавистной барщины.

– Зачем спас меня, дедушка? – спросила бледная, ещё очень слабая Марья.

– Как зачем? – удивился тот. – Для жизни. Живи и радуйся. Молодая ещё, всё впереди.

На большей части Урала не было крепостного права. Это значит, что переселенцы были государственными крестьянами и работали на заводе за плату, они считались вольными. Однако в дальнейшем работников стали закрепощать, превратив их в приписных крестьян. С ними жестоко обходились, платили мало, а то и вовсе не платили. И-за этого приписные крестьяне часто бунтовали.

Рядом с возом шёл углежог* Платон. Платону сразу понравилась Марья, он был рад, что ей лучше.

– Чего смотришь? – спросила у парня Марья.

– За посмотрины денег не берут. Красивая ты, Марьюшка, – с доброй усмешкой ответил углежог.

*Углежоги нагревали древесину в особых печах, без доступа воздуха, пока она не превращалась в древесный уголь. Этот уголь активно использовался в кузнечных горнах, потому что он даёт сильный жар и почти не дымит.

Ехала на Урал и Евдокия – с тестем Никитой Демидовым, в бричке, с удобствами. Довольный Никита любовался окрестностями – дорогами, деревнями, дымом заводов.

– Сразу видно, времени зря не терял, – сказал он о сыне.

Акинфий на коне поскакал встречать дорогих гостей. Он упал на колени перед отцом, расплакался от избытка чувств – впервые в жизни он разлучился с родными так надолго.

– Тяжко было? Поплачь, сынок, легче станет, – сказал Никита, обняв сына, и добавил. – Спасибо тебе от царя Петра Алексеича и от всего народа русского!

Новоприбывшие работники выстроились в ряд, поклонились Акинфию. Была среди них и Марья, но Демидов-сын не заметил её, не узнал.

– У меня работать по совести! – громко объявил Акинфий. – За то в тепле и в сытости будете. Ну а кто отлынивает – с тем другой разговор!

Демидов-старший вскоре уехал, Евдокия осталась.

Акинфий везде поспевал – и в кузнице, и на разведке. Не мог он пропустить и такое важное дело, как испытания пушек. Орудия выстроили в ряд, зарядили.

– Пли! – скомандовал Демидов.

Пушкари подожгли заряды.

Громыхнули выстрелы. Всё затянуло дымом, раздались крики, стоны – одну из пушек разорвало.

– Матвея убило! – закричал кто-то.

Люди оттащили покойного подальше от пушек.

Подбежал Акинфий.

– Кто пушку отливал? – спросил он в гневе.

– Я, – признался мастер Гудилин. – Видимо, чугун был пузырчатый.

– А ты куда глядел? – допытывался Демидов. – Жалованье детям и жене Матвея из своего кармана платить будешь!

Пушкарское дело – опасное. Смерть всегда рядом с пушкарём бродит.

– Заряжай двойной заряд! – велел Акинфий.

Несмотря ни на что, испытания пушек надо было закончить – сам царь ждёт их, Россия ждёт!

Люди заложили двойной заряд пороха и Акинфий велел всем отойти – не хотел рисковать их жизнями. Он сам взял пальник* и прошёл с ним по всему ряду, бесстрашно выстрелив из каждой пушки.
*Пальник – длинная палка с горящим фитилём, с помощью которой поджигали заряд.

Однажды Пантелей обнаружил в тайге очень богатую серебряную жилу. Счастливый рудознатец рассказал о находке Акинфию и пообещал вскоре отвести его на место. По закону, в те времена промышленники не могли владеть серебряными или золотыми рудниками – только государство могло. Акинфий должен был доложить о жиле властям, то есть воеводе. Вместо этого Демидов задумал самостоятельно добывать серебро и использовать его для расширения дела.

Той же ночью воевода захватил Пантелея и пытал его у себя в остроге:
– Сказывай, сколько рудных мест нашёл?

– Не считал, – ответил избитый, но не сломленный рудознатец.

– Люди бают, ты серебро в горах нашёл?

– У людей и спрашивай!

– Бейте его, пока не скажет, – приказал воевода подручным и пошёл к выходу. – Только не до смерти, он ещё пригодится.

Как ни избивали рудознатца, он молчал. Не мог он предать друга, даже в обмен на свою жизнь. Таким человеком был Пантелей.

– Ты точно про серебро слыхал? – спросил воевода у Крота, тот ждал за дверью пыточной камеры. Пантелей Крота не мог ни видеть, ни слышать.

– Точно, – сказал Крот. – Пантелей сиял, точно блин масляный. Сказал, что жилу серебряную нашёл, знатную – что казна царска!

– На, иуда*, свою награду, – воевода с презрением бросил Кроту кошель с монетами. – И помалкивай, иначе голову оторву. А не я, так Демидов оторвёт!
*Предателей называют "иудами" в честь апостола Иуды Искариота, предавшего Иисуса Христа.

Крот был человеком подлым – двойным агентом. Он работал одновременно и на Демидова, и на воеводу. И обоих хозяев он предавал за деньги. Но Демидова Крот всё же боялся больше.

Утром Пантелея нашли на плотине и доставили в терем Акинфия. Демидов прибежал с завода, склонился над другом.

– В Москву тебя отвезу! Там лекари знатные, вылечат! – и тихонько спросил. – Про серебро пытали? Не сказал?

– Боишься? – Пантелей, человек абсолютно лишённый жадности, отвернулся. – Уйдите от меня. Дайте помереть.

К Акинфию подошёл Крот. Он не забыл угрозу и презрение воеводы, и хотел поквитаться с ним.

– Воеводиных рук дело. Его молодцы подкинули Пантелея, – сказал предатель.

Акинфий тут же повелел грузить пушки на барки и трогаться в путь. Они поплыли по Чусово́й – реке быстрой, своенравной и опасной, с суровыми скалистыми берегами. Первая барка успешно миновала Разбойника – опасное место с коварным течением.

А вот второй барке не повезло. Они плыли слишком близко к берегу и их повело на скалу.

– Прыгай, братцы! – скомандовал старший и все прыгнули.

Барка разбилась о скалу. Пушки пошли ко дну. И люди, которые плавать не умели, тоже.

– К берегу! – тут же скомандовал Акинфий. – Ищите царёвы пушки!

Демидов и сам нырял, искал пушки, а потом наравне со всеми тащил их из воды. Пантелей с барки видел всё это и осерчал – почему Демидов первым делом не людей спасал, а пушки?

Пять человек утонуло при крушении, работники роптали. Приказчик Лиходеев замахнулся кнутом на Платона.

– Милок, нагайку убери, – спокойно предупредил Платон, – она ведь тоже тонет.

Люди позвали Акинфия – сказали, что Пантелей умирает. Демидов подбежал к другу, опустился на колени, взял его за руку.

– Уйди, вампир! – тихо, но сердито сказал рудознатец. – Сколько народу погубил – здесь, на рудниках, в лесу. Всё тебе мало! Думаешь, ты лучше воеводы? Я ему не сказал, где жила серебряная, и тебе не скажу!

И умер.

Акинфию было очень больно терять единственного друга. А на слова его он не обиделся, ведь во многом тот был прав.

– Прощай, Пантелейша, – Демидов закрыл другу глаза и встал. – Жилу мы сыщем. Супротив этого места построим часовню для Пантелея и всех усопших. А с воеводой потолкуем – дай только срок!

Вот так, в муках и подвигах, в радостях и несчастьях рождался Урал железный – промышленное сердце России.