Тихий Дон, часть 3-я

Первая мировая война была непохожа на предыдущие войны. Поначалу ещё случались на фронте лихие кавалерийские атаки и глубокие рейды во вражеские позиции. Но уже в 1915-м году обилие пулемётов и артиллерии сделало такие атаки очень редкими, почти невозможными. Солдаты месяцами сидели в траншеях, поливая противника свинцовым дождём. Такую войну назвали окопной, или позиционной, потому что она велась с хорошо укреплённых позиций.

Британские солдаты Чеширского полка в траншеях в битве на Сомме, Франция, 1916-й год

Продолжительное сидение в сырых и грязных окопах, плохое снабжение и большое количество жертв плохо сказывались на моральном духе русской армии. К 1916-му году среди военных уже много было революционеров, которые боролись с монархией и капитализмом. В траншеях появились листовки, агитирующие и просвещающие солдат.

Григорий Мелехов к тому времени стал полным Георгиевским кавалером – то есть получил Георгиевские кресты всех четырёх степеней. Это признак выдающегося мужества и военного мастерства, ведь за всю историю было всего 2000 таких кавалеров. Однажды Прохор Зыков разбудил Мелехова и протянул агитационную листовку. Сам Прохор читать не умел.

– Осточертела царёва служба, – проворчал Григорий, с трудом разлепив глаза. – Станица снилась, степь весенняя. Ну, давай листок.

К ним подсели Мишка Кошевой, Христоня и другие казаки. Кошевой взял лист и прочитал:
– Враги ваши не немецкие и австрийские солдаты, они обмануты, как и вы. Ваш враг – собственный царь, собственные промышленники и помещики!

Трудно было возражать справедливым словам листовок. Казаки постепенно проникались идеями свободы и равенства. А для любой армии подобные идеи губительны, они разлагают её изнутри, ведь армия немыслима без иерархии (*подчинение низших чинов высшим) и дисциплины.

Офицеры убивали время за игрой в карты.

Калмыко́в (первый справа), Евгений Листни́цкий и прочие офицеры болтали о доме и женщинах, жаловались на безделье в сырых траншеях.

Но и среди офицерского состава появлялись революционеры. Одним из них был хорунжий Бунчу́к, большевик. Он сказал товарищам, попивая чаёк:
– Русско-японская война породила Революцию 1905-го года. Эта война закончится новой революцией и гражданской войной. Попомните моё слово.Тогда ему никто не поверил, но будущее доказало правоту Бунчука.

В офицерское помещение ворвался гонец от командования. Калмыков прочёл записку и сообщил всем:
– Экстренно вызывают к полковнику. Господа, я думаю, что это наступление.

Утром первой в атаку пошла пехота. Над полем звенело русское "Ура", а враги почему-то не стреляли. Казаки выстроились колонной, в ожидании своего часа.

– Подпущают пехоту поближе, – понял Григорий. – Я вот боюсь ноне, и мне не совестно. А что если повернуть сейчас?

– Тут как в картах, если себе не веришь – голову снимут, – сказал казак Чубатый. – Да ты и с лица пожелтел. Либо ты хворый, либо кокнут тебя ноне!

– Сотня, за мной, рысью марш! – прозвучал приказ офицера.

Казаки рванули по полю, набирая разбег.

Немцы действительно подпускали русских поближе. А потом обрушили настоящий шквал огня – трещали пулемёты, гремели пушки, выстрелы тысяч винтовок сливались в единый гул.

Напоровшись на сплошную стену огня, потеряв сотни человек за считанные минуты, русские дрогнули и ударились в бегство. Офицеры пытались развернуть бегущих, но это было бесполезно, их никто не слушал.

Мелехову повезло – ни его, ни коня не задело. Он скакал в тыл и вдруг увидел Степана Астахова. Степан остался без коня, ударился при падении и плохо сознавал, что происходит.
– За стремя хватайся! – закричал Григорий соседу.

Степан всё же понял, что от него хотят. Он ухватился за стремя и побежал рядом с Григорием. Очень скоро Астахов устал и сбил ноги в кровь. Григорий посадил его на коня, а сам побежал рядом. Так они и добрались до безопасного места.

– Ныне как шли в наступление, – сказал Астахов, обматывая новыми портянками окровавленные стопы, – я в тебя три раза стрелял. Не привёл бог тебя убить, а ты меня от смерти отвёл. Спасибо. Но за Аксинью не прощу, не неволь.

– А я и не неволю, – ответил Мелехов, копаясь в сумке.

Вдруг Григорий переломился пополам – в него попала пуля. Зыков и Кошевой бросились на помощь, подхватили товарища.

– Что за народ, пока кровью не изойдёт, не поймёт, что зазря гибнет! – воскликнул Мишка.

– Ты о чём гутаришь? – рассердился Чубатый. – Ты присягу давал? О присяге помнишь?

Товарищи отнесли Григория в санитарную карету.

В начале марта 1917-го года в имении генерала Листни́цкого Я́годном чаевали в людской (*комната для слуг) дед Сашка и Атепин, слуга купца Мо́хова. Аксинья стояла рядом.

– Как там Мелеховы? – как бы между делом спросила Аксинья. – Приходили в отпуск?

– Петро не приходил. А Гришка приходил после Рождества. Баба его двойню этот год родила.

Аксинья после этих слов помрачнела:
– Пойду я, холодно здесь.

– Гнида вонючая, – сказал Атепин вслед Аксинье. – Давно ли в чирика́х бегала по хутору, а теперь такая пава стала, куды там. Никогда не скажет "тут", а только "здеся". Вредные мне такие бабы, тьфу на них!

А наверху, в гостиной, генерал Листницкий угощал Сергея Платоновича Мохова. Купец пребывал в самом плачевном состоянии – он узнал о том, что 2-го марта царь Николай 2-й отрёкся от престола. Мохов всё не мог поверить в это.

– Это правда, Сергей Платоныч, – сказал генерал. – Вот и сын мой Евгений пишет, что армия разложена. Солдаты воевать не желают, устали. И не только солдаты, разложение коснулось и офицеров. Боюсь, худшие испытания ещё впереди.

В феврале 1917-го года в Петрограде начались массовые забастовки рабочих и солдат. 27-го февраля поднялось вооружённое восстание. Эти события вошли в историю как Февральская революция. Под давлением либерально настроенных генералов и политиков, 2-го марта во Пскове царь Николай 2-й Александрович отрёкся от престола. Так закончилась 300-летняя история династии Романовых. Монархия в России была повержена, уступив место более прогрессивной демократической форме правления.

Фотография Николая Романова, сделанная после его отречения в марте 1917 года и ссылки в Сибирь

После отречения царя власть в стране перешла к Временному правительству. Сначала его возглавил князь Георгий Евгеньевич Львов. 2-го июля 1917-го года председателем правительства стал Александр Фёдорович Ке́ренский – влиятельный депутат Государственной Думы и член партии эсеров (социалистов-революционеров).

Александр Фёдорович Керенский в 1917-м году

На железнодорожной станции старый командир бригады взывал к казакам:
– Станичники! Волею народа император низложен! Власть перешла к Временному правительству! Пусть политики решают, что делать. Наше с вами дело – исполнять свой долг перед Отечеством и союзниками!

Но казаки не приняли речь старого генерала.– Накось-выкуси! – закричал кто-то и все засмеялись.– Дайте сказать! – попросил один казак, ему разрешили. – Опять нас под конфуз подводят! В России случилась революция, а значится наступила свобода и войну надобно прикончить! Правильно гутарю?– Да! – согласилась толпа.

Весной и летом 1917-го года солдаты отказывались участвовать в боях, массово дезертировали. Восточный фронт в Европе стремительно рушился. Солдаты организовывали комитеты, к которым перешла власть от офицеров.

Илья Ефимович Репин "Дезертир", 1917

Большинство офицеров было решительно против происходящих в армии процессов.

– Сейчас только две реальные силы – Корнилов и большевики, – сказал Калмыков Листницкому в петроградском ресторане. – Керенский попал между жерновами, его сомнут. Будет переворот. Власть перейдёт к генералу Корнилову, армия за него горой. Послезавтра Москва встречает Корнилова. Долг офицера – быть там.

– Я с тобой! – воскликнул Листницкий.

Генерал Лавр Георгиевич Корнилов был очень популярен в военных кругах. Он был прославленным полководцем, героем Русско-Японской и Первой мировой войн. В июле 1917-го его назначили Верховным главнокомандующим. Видя бессилие Керенского и всего Временного правительства, генерал потребовал наделить его полномочиями диктатора. Он хотел расправиться с теми, кого считал внешними врагами – Центральными державами, и внутренними врагами – большевиками.

Генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов в должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, март-апрель 1917

12-го августа 1917-го года Корнилова встречали в Москве бурными овациями, под торжественный марш. Многие считали его спасителем нации. Военные посадили Корнилова на плечи и так несли по улицам.

Чтобы взять власть в свои руки, Корнилов приказал верным частям двигаться на Петроград. Но большевики и Временное правительство всячески мешали этому. В августе на железнодорожной станции Нарвы встретились Калмыков, стоящий за Корнилова, и Бунчук – бывший офицер, большевик.

– Вы на свободе? – удивился Калмыков. – Руки не подам. Вы от чьего имени здесь? От душки Керенского?

– Это допрос?

– Нет, любопытство к дезертиру.

– Нет, я не от Керенского.

– Ясно – вы политический коммивояжёр (*торговый агент)!

Калмыков взял слово на митинге:
– Станичники! Агенты большевиков и Керенского блокируют продвижение частей по железной дороге на Петроград, тем самым препятствуя приказу Верховного главнокомандующего Корнилова! Но мы всё равно прибудем на место, пойдём походным порядком! Выдвигаемся немедленно!

Бунчук выступил с возражениями:
– Товарищи казаки! Я прислан питерскими рабочими и солдатами! Вас ведут на братоубийственную войну, на восстановление монархии и разгром Революции!

– Не пойдём! – закричали казаки.

– Питерские рабочие надеются, что вы не будете каинами! – продолжал Бунчук.

– Не будем!

Калмыков взывал к казакам, пытался очернить Бунчука, приказывал арестовать революционера. Но казаки встали на сторону Бунчука. Тогда Калмыков и его друзья ринулись к пулемётам, чтобы расстрелять митинг. Но большевики и казаки остановили их и арестовали.

Чуть позже Бунчук лично расстрелял Калмыкова из пистолета.

Корниловский мятеж провалился.

7-го ноября (25 октября по старому стилю) в Петрограде большевики свергли Временное правительство и взяли власть в свои руки. Началась история Советской социалистической России.

Крейсер "Аврора" – один из символов Октябрьской социалистической революции. Именно после выстрела этого корабля начался штурм Зимнего дворца, где заседало Временное правительство.

В конце осени 1917-го года казаки возвращались домой. Дуняша со слезами радости обняла Мишку Кошевого.

– А где Гришка Мелехов? – спросил дед Сашка.

– Остался в станице Ка́менской, – ответил один из казаков. – К большевикам подался.

– К большевикам, значится, подался, – покачал головой дед Сашка.

В станице Каменской проходил съезд казаков-фронтовиков. Собравшиеся пытались решить, что делать, как устроить новую жизнь.

Первым взял слово шахтёр, заседавший в президиуме:
– Веками помещики пили кровь из простого народа. И они не собираются отдавать власть! Корнилов с Кале́диным душат нас! К кому пристанете, братцы-казаки? Задавим энтих гидров, в море сбросим!

Казаки зашумели одобрительно.

Алексей Максимович Каледин был дворянином, родом из казаков. На момент Революции у него был чин генерала от кавалерии. 18-го июня 1917-го года на Большом войсково́м круге (*сход казаков) был избран Донски́м войсковы́м атаманом. Это был первый избранный войсковой атаман со времён царя Петра 1-го, некогда отменившего атаманские выборы. Каледин пользовался поддержкой дворянства, купечества, промышленников, зажиточных казаков.

Войсковой атаман Области Войска Донско́го, генерал от кавалерии Каледин Алексей Максимович

– А я так считаю, – заявил казак Яков Фомин. – Казакам свою власть надо ставить. А добровольцы (*Добровольческая армия) и партизаны разные пущай уходють. И с большевиками нам не по пути. Мы сами сладим, помощи нам не надо!

И эта речь тоже нашла поддержку в умах казаков. Были среди них те, кто хотел создать независимую казацкую республику. Но таких было мало.

Председатель съезда казак-большевик Фёдор Подтёлков понял, что обсуждение уходит не в ту сторону и поднялся:
– Братья-казаки, покуда мы совещаемся, враги трудового народа не дремают! Нами перехвачен приказ Каледина об аресте всех участников съезда!

– Долой Каледина! – вскочил Михаил Кривошлы́ков, ещё один казак-большевик. – Предлагаю считать наш съезд законной властью на Дону! Предлагаю из делегатов съезда избрать казачий военный революционный комитет!

– Ура! Ура! – в восторге закричали казаки.

Делегаты во главе с Подтёлковым отправились в Новочеркасск на встречу с Калединым. Их всех арестовали и повели к атаману под конвоем.

– Я протестую против ареста, – заявил Подтёлков.

– Молчать! – отрезал офицер. – Будь моя воля, я бы вас всех повесил!

Толпа поддерживала офицера. Богачи кричали:
– Повесить их! Пристрелить их!

Но раздавались и робкие, одиночные крики поддержки.

Каледин встретился с революционным комитетом (ревкомом) в большом зале в присутствии множества своих сторонников.

– И какие части вас поддерживают? – спросил атаман у ревкомовцев.

Подтёлков передал список, в котором было перечислено 46 полков, приславших делегатов на съезд. Каледин и министры Донского правительства были поражены столь широкой поддержкой большевиков на Дону.

– Хорошо. Каковы ваши требования? – поинтересовался Каледин.

– Передайте власть военному революционному комитету, – сказал Подтёлков.

– Скоро будет Войсковой круг и выборы членов Донского правительства. Вы согласны на взаимный контроль? – спросил Каледин.

– Нет. Если вас будет меньшинство, мы вам диктуем свою волю. Если круг нас не удовлетворит, мы не признаем его.

– И кто же будет судьёй?

Подтёлков поднялся и твёрдо сказал:
– Народ!

Все рассмеялись.

Из рядов присутствующих вышел казак, полный Георгиевский кавалер:
– Чего их слушать? Только изменники могут говорить о передаче власти Советам. Неужели ты думаешь, Подтёлков, что за тобой, недоучкой и безграмотным казаком, пойдёт Дон? Ежели и пойдут, то кучка оголтелых казаков, отбившихся от дому. Но потом они очнутся, и тебя же повесют!

Зал взорвался аплодисментами.

– Донское правительство рассмотрит предложения ревкома и даст ответ в письменной форме к 10-ти часам утра назавтра, – официально заявил Каледин.

На этом встреча завершилась. Каледин отказался передавать власть революционному комитету.

Григорий Мелехов и другие красные казаки разместились в станице Глубокой. Утром их разбудили звуки выстрелов. Стреляли совсем близко, в домах даже окна треснули.

Это подходили отряды Каледина. В бой их вёл есаул Чернецо́в, командир бывалый и грамотный.

Красные казаки вскочили на коней. Войсковой старшина (*подполковник) Го́лубов, командовавший красными, отдал Мелехову приказ:
– Бери свою сотню и выводи в Ерохинскую балку!

Григорий с казаками тотчас умчал к балке.

В балке Григорий встретился с Бунчуком. Тот лежал за пулемётом, а помощником его была юная пулемётчица Анна Погудко, которую он втайне любил и которая тоже его втайне любила. Это был её первый бой.

– Вы командир? – спросил Бунчук. – Попробуйте со своими по балке обойти, а я тут огнём прикрою.

– Попробуем, – согласился Мелехов.

Чуть отойдя, Григорий буркнул:
– Они бы ещё детей набрали в армию.

Белые шли на станицу. Они были ещё слишком далеко, чтобы стрелять по ним из пулемёта. Белые и сами ещё толком не отрыли огонь, только самые нетерпеливые палили в белый свет как в копеечку. Шальная пуля угодила Анне под сердце.

– Как всё просто, – прошептала Анна, глядя куда-то в небо. – Сначала удар, потом толчок, теперь в груди жжёт. Воды!

– Воды, быстрее! – в отчаянии крикнул большевик.

Но вода была уже не нужна – Анна умерла.

– За веру! За Русь! За мной пошли! – закричал Чернецов и первым побежал на красных.

У белых не было конницы, только пехота. Поэтому когда слева на них выскочила сотня Григория Мелехова, у них не было шансов. Нескольких белых казаки Григория порубили, остальных взяли в плен.

Самого Григория ранило в ногу. Казаки уложили его на телегу и отправили в станицу. Его везли мимо пленных, здесь же проезжал на коне войсковой старшина Голубов:
– Мелехов, молодец! Наголову разбили офицерский отряд! Ты ранен?

– Пустяки, в ногу.

– Передай в штабе Подтёлкову, что Чернецова я беру на поруки. Слышишь? На поруки, под мою личную ответственность!

В штабе Григорий передал просьбу Голубова Подтёлкову.

– Плевать на Голубова! – отмахнулся большевик. – На поруки Чернецова не дам! Он знаешь, сколько крови шахтёрской пролил?

Григорий разозлился:
– Вас тут много судей, ты в бой пойди! А на пленных вас много распорядителей!

– Я был в бою! Ты с кем гутаришь? Ревком судит, а не всякие там!

Мелехов с трудом, едва не падая, побрёл к своей телеге.

Подтёлков подошёл к Чернецову.

– Изменник казачества, предатель, подлец! – вскричал Чернецов и полез за пистолетом, чтобы убить Подтёлкова. Но красный командир первый обнажил шашку и разрубил есаулу голову.

– Руби их всех! Нету пленных! – заорал в ярости Подтёлков.

На глазах ошарашенного Григория большевики начали убивать пленников. Многих из этих казаков Мелехов знал с малых лет. Григорий рванулся было за пистолетом, чтобы вступиться за пленных, но товарищи скрутили его, не дали вытащить оружие.

– А ты думал – как? – спросил Подтёлков. – Лоб контре под пулю подставить?

В душу Мелехова ворвались мучительные сомнения – за ту ли власть он воюет?

Григория отправили домой, залечивать ранение. В станице Пантелей Прокофьевич встретил его на санях и довёз до двора. Петро, Дуняша, Ильинична, Наталья, дети – все высыпали встречать Григория.

В хате Григорий всем раздал подарки. Матери – шаль, отцу – фуражку, Наташке и Дуняше – платки, Дарье – серьги, Петру – табак, ну а детям – сладости.

Петро и девчата достали из вещмешка Григория офицерский китель с четырьмя Георгиевскими крестами.

– Прикинь, – попросили они.

– Ну его, – отмахнулся Григорий.

– Ну прикинь, батяня будет доволен.

Григорий накинул синий парадный китель с подъесаульскими погонами. Чин подъесаула соответствовал тогдашнему штабс-капитану пехоты, в современной армии – капитану.

Пантелей Прокофьевич взглянул на сына с гордостью – в неполных тридцать лет из простых казаков стать подъесаулом! А если б не революция – глядишь, и полковником бы стал Григорий Пантелеевич!

Мужчины сели за стол.– Ну а ты за какую власть? – спросил Петро.– За Советскую, – ответил Григорий.– Дурак! Иногородние (*переселенцы-неказаки на Дону и Кубани) знаешь, что гутарят? Землю хотят поделить! – сердито сказал отец.– Иногородним, издавна живущим на Дону, дадим землю, – кивнул Григорий.

– Шиш им! – рассердился Пантелей Прокофьевич и показал дулю. – Вот, выкуси!

По весне на хутор пришли вести – красных разбили, наступают белые. Казаки собрались на совет, мнения разделились.

– Уходить надо с хутора, – предложили Валет и Мишка Кошевой.

– Вам легко говорить, а у нас бабы, дети, хозяйство. Зара́з (*сейчас) никуда не пойдём, – решили Григорий, Иван Алексеевич, Христо́ня.

– Расходятся, значит, тропки наши, – вздохнул Мишка.

– Сойдутся ещё, – заверил Котляров.

28 апреля 1918-го года Мелеховы, Христоня, Прохор Зыков, Митька Коршунов и другие казаки с Татарского приехали на хутор Пономарёв.

Белые вели по улице пленных красных, во главе колонны шли Подтёлков и Кривошлыков, сразу за ними – Бунчук. Пленников ждала расстрельная яма, а главарей – виселица.

– Эх, на три дня раньше вышли бы с Ростова, разбили бы контру, – сказал Подтёлков.

Перед казнью Подтёлков обратился к старым казакам:
– Старики, дозвольте нам с Кривошлыковым поглядеть, как товарищи наши примут смерть. А нас опосля повесите. Хотелось бы поддержать их.

Старики посовещались и пришли к выводу, что просьба не противоречит казачьим законам.

Подтёлков и Кривошлыков обнимали каждого пленника, чем укрепляли их дух, вселяли храбрость перед лицом смерти.

Все красные вели себя достойно – молча становились к яме, никто не просил пощады, не плакал.

К вёшенским казакам подошёл офицер. Он искал добровольцев в расстрельную команду. Согласился только Митька Коршунов. Он попросил патронов и занял место в шеренге палачей. Привели первую партию пленников.

– По изменникам казачества! Пли! – скомандовал офицер.

Красные упали в яму. Их место заняли следующие.

Григорию больно было смотреть на казнь людей, с которыми он недавно дрался плечом к плечу.

– А, и ты тут, Мелехов, – сказал Подтёлков.

– Тут, как видишь, – отвернулся Григорий.

– Расстреливаешь брато́в? Обороти́лся?

Мелехов рассвирепел:
– Под Глубокой бой помнишь? Как пленных порубил? Не одному тебе казацкие шкуры дубить! Поганка, казаков продал!

У виселицы Подтёлков обратился к людям:
– Отуманенные вы! Слепые! Заманули вас, заставляют брато́в убивать! Зря льёте кровь, всех не перестреляете! Опомнитесь ещё, да поздно будет!Большевик оттолкнул палачей, сам надел себе на шею петлю и прокричал на прощанье:
– Лучших сынов тихого Дона поклали вы в эту яму!Палач выбил табуретку из под ног Подтёлкова.Гражданская война на Дону только начиналась.