Суворов ч.2 Опала

Александр Васильевич Суворов был гениальным, блестящим военачальником. При этом он был никудышным придворным – не выносил лести и притворства, не терпел обмана. Суворов на дух не выносил придворных, а те отвечали ему взаимностью. Вельможи, построившие карьеру на чинопочитании и подхалимстве, ненавидели боевого генерала, евшего с солдатами кашу из одного котелка.

За разгром польского восстания императрица Екатерина 2-я подарила Суворову обширное имение на 7000 крестьянских душ – Кобринский ключ, что под белорусским городком Кобрином.

Кобринский усадебный дом, в котором проживал Суворов, г. Кобрин

Кроме того, полководцу было присвоено высшее военное звание – генерал-фельдмаршал. Он был назначен командующим 80-титысячной армией, размещавшейся на территории современной Украины, со штаб-квартирой в городе Тульчине (Винницкая область).

Памятник Суворову на площади Суворова, г. Тульчин

6-го ноября 1796-го года императрица Екатерина 2-я внезапно скончалась.

На престол взошёл Павел Петрович. Этот человек был большим поклонником прусского короля Фридриха 2-го. Несмотря на увлечение армией и военной наукой, царь Павел 1-й никогда не служил и не участвовал в боях. Поэтому он не мог по-настоящему знать, что нужно солдатам. Его познания были почерпнуты из книг, большей частью немецких.

Над Суворовым сгущались тучи.

При дворе многое поменялось. Фавориты Екатерины ушли в тень, на первые роли выдвинулись новые люди. Многие из них завидовали славе великого полководца. Одним из таких придворных был Алексей Андреевич Аракчеев.

Аракчеев заслужил любовь Павла Петровича тем, что беспощадно муштровал солдат. Павел Петрович ошибочно считал, что единственная основа военных побед – железная дисциплина, которая достигается постоянной муштрой и маршировкой. За любые, даже самые мелкие, огрехи при маршировке полагалось наказание палками. Муштра и в самом деле полезна до определённой степени, но сама по себе она не может принести победу. Победа добивается доблестью, опытом, умом, знаниями, инициативой, верой солдат в своего командира, частыми полевыми учениями – и это далеко не все составляющие военного успеха. Павел Петрович этого не понимал, и объяснить ему было некому.

Ещё одним недругом Суворова при дворе был Пётр Па́лен. Этот человек втёрся к царю в доверие, а сам хотел отстранить его от власти. Пален считал Суворова, за которым стояла армия, главным препятствием на пути к государственному перевороту. Суворов был убеждённым сторонником закона и порядка. Пусть он не одобрял некоторые решения императора, но был ему верен.

Будучи уже очень опытным полководцем, Суворов выработал свою технику подготовки войск, основанную на воинском умении, натиске, внезапности. Он развивал в своих офицерах навыки самостоятельного командования, способность мгновенно оценивать обстановку и принимать решение. Суворовская школа доказала свою правоту множеством выигранных битв. Но несмотря на это царь не верил в методы Суворова. Павел Петрович был очень недоволен тем, что Александр Васильевич отрицает прусскую школу подготовки войск. А Суворов хоть и слышал о недовольстве императора, но продолжал готовить солдат и офицеров по своей методе, проверенной временем и чрезвычайно эффективной.

Штурм Измаила. Гравюра С. П. Шифляра на основе натурной зарисовки

Суворов также выступил резко против возвращения устаревших элементов мундира – парика с буклями и косичками, пудры, неудобной высокой шапки и прочего.

Слева – форма гренадёров при Павле 1-м. Справа – куда более удобная и практичная форма гренадёров при Екатерине 2-й, которую ввёл Потёмкин.

Аракчеев собирал сведения о недовольстве Суворова теми или иными нововведениями Павла Петровича. Чтобы укрепить доверие царя, Аракчеев регулярно доносил на Суворова. Иногда он делал это, стоя на коленях и целуя руку царя.

Павел Петрович всю свою жизнь провёл в тени матери, которая не допускала его к государственным делам. Поэтому царь крайне болезненно воспринимал реакцию легендарного Суворова на свои идеи.

И вот однажды в руки Аракчеева попал сатирический стишок про царя:

Не венценосец ты в Петровом славном граде,
А деспот и капрал на плац-параде.

Коварный вельможа тут же бросился к царю и наврал, что автор пакостного стишка – не кто иной, как Александр Васильевич Суворов.

– Проучить Суворова! Чтобы всё было по уставу! А не послушает – слать вон, в Кобрин, в деревню! – рассвирепел император.

Аракчеев предвидел это и заранее составил приказы о возможной отставке и ссылке Суворова, если тот и далее будет гнуть свою линию. В Тульчин сразу же был послан офицер с приказом.

Живя в Тульчине, Александр Васильевич использовал мирное время с огромной пользой. Он написал свой монументальный труд "Наука побеждать", который стал настольной книгой всех русских офицеров.

– Кто знает дело, тот не знает страха, – диктовал Александр Васильевич писарю. – Побеждай сперва мыслью, а потом делом. Знай – и дерзай. Будь прозорлив, осторожен, имей цель определённую. Победу добудут три искусства – глазомер, быстрота и натиск. Возьми себе за образец героя. Наблюдай за ним, иди за ним вслед, поравняйся, обгони – слава тебе!

И много ещё мудрых наставлений содержится в книге Суворова.

Суворов не знал, что происходит в столице. Поэтому для него появление гонца с царскими приказами было как снег на голову. Он был до глубины души обижен царским недоверием. Тем не менее, полководец не дал воли чувствам. Он отправил гонца отдыхать с дороги, и велел позвать своих офицеров.

Сам же Суворов пошёл наверх, в кабинет, чтобы всё хорошенько обдумать. Он ещё раз перечитал записку Павла Петровича: "Увы, кого мы почитали из первых, остаётся последним. Благоволите во всём поступать по уставу, не доводя до напоминания о долге службы, либо неспособности к несению оной. Павел".

Александр Васильевич хотел ответить царю и даже начал писать, но потом махнул рукой, порвал лист и выбросил в урну. Лучше ссылка, чем командовать на прусский манер.

Полководец спустился к ожидавшим его офицерам. Он при всех заявил царскому гонцу:
– Поскольку войны нет, фельдмаршал Александр Суворов командовать войсками не может и не желает!

После этого гонец поехал в столицу, к царю.

Поднимаясь на второй этаж, Суворов обернулся к офицерам:
– Не переродиться мне, да и поздно. Баталии окончены, и я с викториями своими никому не нужен. Поутру трубить сбор на последний парад. Еду в Кобрин, в деревню, на отдых желанный.

Утром на плацу перед домом командующего выстроились во фрунт солдаты. Перед ними на отдалении – офицеры. Все ждали Суворова.

Вышел Суворов. С тоской, с истинно отеческой любовью посмотрел он на своих чудо-богатырей. Александр Васильевич снял ордена с груди.

– Солдаты! Этот крест вы мне дали за Фокша́ны. Этот – за Измаил. Эта звезда светила мне в небе варшавском. С вами заслужил, вам и оставляю!

Суворов отдал награды Багратиону.

Солдаты, не раз встречавшиеся со смертью, бивавшие сильных и жестоких врагов, пережившие немыслимые трудности, плакали. Страшно было смотреть офицерам, как по загорелой, обветренной коже, по седым усам катятся крупные, словно у ребёнка, слёзы невыразимой горечи.

– Отец, хоть слово скажи! – крикнул в сердцах старый солдат Платоныч вслед полководцу, шедшему к бричке.

Уже из брички подозвал Суворов чудо-богатырей:
– Сорок лет водил я вас от победы к победе. С вами не знал я поражений. Не отступал никогда. Туртука́йцы, измаиловцы, варшавцы – герои, дети мои. Прощайте. Помните Суворова, фельдмаршала и солдата. Храните боевую славу вашу, храните её в сердцах, несите её на штыках ваших! Вперёд, всегда вперёд!

Суворов умолк на секунду и скомандовал Прохору трогать. Он не хотел, чтобы солдаты видели его плачущим.

Долго ещё бежали за бричкой убелённые сединами, увешанные боевыми орденами кавалеры. И катились по морщинистым щекам тяжелые горькие слёзы...

Вслед за Суворовым вышли в отставку и уехали в Кобрин 19 офицеров его штаба. Каждому из них он выделил по деревеньке из своего обширного имения, подаренного покойной царицей Екатериной 2-й.

Старинный усадебный дом в Кобринском районе. Не сохранился до наших дней

Но и отставки Суворова, и его ссылки в Кобрин показалось недостаточно недоброжелателям фельдмаршала. 5-го апреля, точно в день коронации Павла Петровича, бывший ученик Суворова генерал Михаил Румянцев сделал донос на полководца.

"Суворов в Кобрине волнует умы и готовит бунт", – было сказано в доносе.

Румянцев таил обиду на Суворова. Мы точно не знаем за что, можем только предполагать. Возможно, Румянцеву казалось, что его учитель недостаточно ценил его заслуги.

Румянцев Михаил Петрович. Портрет кисти М. Ф. Квадаля с Таврической выставки

Царь мгновенно отреагировал на донос. Он приказал перевести Суворова в дальнее имение Кончанское (ныне село Кончанское-Суворовское, Новгородская область). Фельдмаршалу запретили контакты с внешним миром, в том числе переписку. Суворову запрещалось покидать имение, равно запрещалось кому-либо навещать его в Кончанском.

Село Кончанское-Суворовское. Музей-заповедник А. В. Суворова

Многие суворовские кавалеры ушли из армии после отставки фельдмаршала. Узнав, что полководца отправили в Кончанское, старые солдаты пошли туда пешком, презрев запреты. Пошёл и Платоныч. Несколько недель шагал он с посохом и сумой по дорогам, перебиваясь водой и хлебом. И вот, наконец, добрался он до придорожного знака, на котором было написано, что это деревня Кончанское, владение Суворова.

– Слава тебе, господи! – перекрестился кавалер, достал из сумы свои ордена и надел их на грудь. Он также надел армейский головной убор, а суму и посох выкинул.

Пришли в Кончанское и другие кавалеры. Они охраняли границы имения, плотничали, работали в поле – в общем, трудились на славу.

А ещё любили старики рассказывать о великих битвах, которые они выиграли под командованием Суворова. Соберутся, бывало, крестьянские ребятишки вокруг Платоныча и давай его просить:
– Дяденька Платоныч, расскажите нам про баталии!

Старик усмехнётся, разгладит усы, сядет важно на лавку, раскурит трубочку и давай рассказывать, как брали Измаил, Варшаву или Краков. Много у него историй, жизни не хватит всё рассказать.

Суворов в деревне не скучал. Он вставал рано утром, за 2 часа до рассвета, обливался холодной водой, пил чай. Потом шёл в церковь на службу, читал там Библию и пел на клиросе (место для певчих в церкви на возвышении по обеим сторонам перед алтарём). Много общался с кавалерами, вспоминая былые дни. Беседовал также с крестьянами, играл с местными мальчишками.

"Суворов играет в бабки с кончанскими детьми" С.Ф. Бабков, 1970

Однажды кавалеры привели к Суворову подозрительную фигуру, закутанную в не по размеру большой кафтан. Шапка этого субъекта была натянута на самые глаза, лицо замотано шарфом.

– Вот, ваше сиятельство, поймали лазутчика, – доложил Платоныч, поставил незнакомца на колени и сорвал с него шапку.

– Кто таков, откель пожаловал? – спросил фельдмаршал.

"Лазутчик" сбросил кафтан и шапку и оказался Петром Багратионом.

– Князь Пётра! – обрадовался Суворов. – Спасибо, родимый ты мой!

Друзья обнялись.

Багратион привёз командиру новые книги на французском, английском, немецком, итальянском языках. Все эти языки Суворов знал.

Грузинский князь также привёз подарок от дочери Суворова Натальи – её портрет. Позже Наталье удалось добиться разрешения навестить отца, и она прожила в Кончанском 2 месяца.

Наталья Александровна Зубова (в девичестве Суворова). Художник В. Л. Боровиковский, 1795 год

Багратион достал из кармана карту, расстелил на столе:
– Вот новейший план Итальянской кампании генерала Буонапа́рте. Смотрите, как стремительно ведёт он бой – не даёт опомниться, не даёт соединиться, бьёт врага по частям.

– Эх как он шагает, этот мальчик! – восхитился Суворов. – Пора его унять, не то поздно будет. Италию он взял, Австрию брать нечего, сама под ноги ляжет. А вот куда пойдёт его следующий удар? Россия! Но тщетно двинется на Россию Европа, она найдёт здесь ненависть лютую, доблесть великую и свой гроб!

В феврале 1798-го года Суворова вызвали в столицу. Придворные гадали, зачем это было сделано. Увидев во дворце Михаила Илларионовича Кутузова, вельможи бросились к нему:
– Кутузов, объясните же нам, кому понадобился этот старый...

– Вам угодно сказать "гений"? – перебил Кутузов. – Европе. Только Суворов может оградить Европу от грозных сюрпризов генерала Буонапарте.

С улицы доносились оглушительные крики "Ура!" и "Слава!". Это солдаты на плацу встречали великого Суворова. Через пару минут Александр Васильевич вошёл в залу и чуть не поскользнулся – настолько гладким, отполированным был паркет.

Кутузов и молодой офицер по имени Андрей бросились на помощь Суворову.

– Мишенька! Одноглазенький мой! – обрадовался Александр Васильевич. – Спасибо, хоть одного родного встретил. Мамоньки, сколько здесь генералов! А на поле боя никого из них я и не видел. Веди, Андрюшенька, скользко!

Андрей повёл Суворова под руку. Из кабинета царя вышел Аракчеев, поклонился Суворову. Суворов расшаркался перед ним на старинный манер, как делали в начале века.

– Здравствуй, Алексей Андреич. Здравствуй, граф необычайный. Я, милый, житие твое каждое утро наизусть повторяю, – сказал Суворов Аракчееву.

– Как так? – опешил тот.

– А вот как. Прошедшего года 7 ноября ты интендант, 8-го – генерал, 9-го – в гвардию, 14-го – орден Анны 1-й степени и 2000 душ. А ноне, и года не прошло, в графы. Где же нам, старикам, за тобой гоняться!

Этим Суворов намекал, что военному человеку нужно служить десятки лет и победить во множестве битв, чтобы заслужить то, что придворному Аракчееву досталось за лесть и подхалимство.

У входа в царский кабинет Суворов поклонился лакею.

– Лакею кланяется! – поразились придворные.

– Сегодня лакей, завтра – барон! – многозначительно пояснил Суворов.

Он намекнул на то, что при дворе больше всего ценятся угодливость и прислуживание.

Павел Петрович обнял фельдмаршала, поцеловал его в лоб по-отечески:
– Богомерзкие и незаконные правители Франции обрели военного вождя – Буонапарте. Он угрожает союзникам нашим – Великобритании, а паче всех, Австрии. Помышляя о помощи, сочли мы за благо призвать тебя, и прежнее дерзостное неповиновение твоё предать забвению.

– Жизнь моя и смерть принадлежат России, ваше величество! – с достоинством ответил Александр Васильевич.

Павел Петрович продолжил:
– Решили мы вручить тебе командование армией нашей, дабы возглавить слаженный механизм твоею военной славой...

– Боюсь, механизмом командовать не сумею, – заявил Суворов.

– Сумеешь! Солдат мой – инструмент, артикулом предусмотренный, пружина для действия штыком или саблей! – воскликнул царь.

– Механизм, пружина – стало быть, болван. Болван хоть с саблей, хоть со штыком – так болваном и останется. Я, ваше величество, людьми командую, а не пружинами!

– Бредни! – закричал Павел Петрович. – Армия прусского короля Фридриха покрыла себя славой! Перенимаю его превосходные идеи!

– Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять? Пудра, ваше величество, не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак! – молвил Суворов.

– Шут гороховый! – разгневался царь и указал полководцу на дверь.

Суворова вернули в Кончанское.

Миновал ещё один год. Полководец начал скучать, хандрить, здоровье его пошатнулось. Однажды утром Суворов сказал любимой собаке, что на его надгробном камне напишут:

Остановись прохожий!
Здесь человек лежит на смертных непохожий.
На клиросе, в глуши, с дьячком он басом пел
И славою, как Петр иль Александр, гремел.
Ушатом на себя холодную лил воду
И пламень храбрости вселял в сердца народу...

Вошёл верный денщик Прохор.

– Ухожу я, Прохор, – сказал Суворов. – В монастырь. Скоро должен отдать рапо́рт генералу моему, господу богу. Имя своё гордое Александр сменю. Станут звать меня Акакием или Агафоном.

Прохор рассмеялся:

– Какой же из тебя монах, Александр Василич? А кавалеры? Неужто тебя покинут? Нет. Так батальонной шеренгой в монастырь и попрём. Что тогда от монастыря останется? Пропьют господа кавалеры монастырь!

Со двора донёсся шум подъезжающей кареты. Прохор тут же сбегал, всё разузнал и доложил:
– Из Санкт-Петербурга приехали, Александр Василич!

– От ворот поворот! Нет меня для столичных людишек!

– А что ж сказать, где вы?

– Скажи, что помер.

– Типун вам на язык, ваше сиятельство. Курьер его императорского величества приехал, с именным указом!

– И помереть не дадут спокойно. Что ж делать, впусти.

Именной указ императора привёз не кто-нибудь, а гвардии генерал-майор Толбухин.

Суворов взял из рук гонца бумагу, прочёл: "Павел 1-й, император, Суворову. Сейчас получил я известие срочное о настоятельном желании союзников моих, дабы вы предводительство..."

На глаза полководцу навернулись слёзы, он попросил, чтобы Толбухин дочитал за него.

Генерал-майор взял документ, продолжил чтение: "... дабы вы предводительствовали армиями в Италии. А посему, при теперешних обстоятельствах европейских, предлагаю вам немедля взять дело и команду на себя. Павел".

– Поздно, царь-государь, теперь уже поздно! – воскликнул Суворов.

Но Толбухин не сдавался, он был твёрдо намерен уговорить полководца:
– Полагаю, что генерал Буонапарте австрийцев разобьёт.

– Разобьёт, – подтвердил Суворов, – это нетрудно.

– Разгромив Австрию, француз всеми силами на Россию обрушится! – заявил Толбухин.

Это задело Суворова за живое, он вскочил:
– Буонапарте – истый полководец. Но на Россию? Нет! Будить всех кавалеров! Прошка, мундир! Лошадей закладывать! Час собираться, другой – отправляться. Да бубенцов, бубенцов поболе!

В середине марта 1799-го года Александр Васильевич прибыл в Вену, столицу Австрии. Император Франц 2-й присвоил Суворову звание генерал-фельдмаршала Священной Римской империи и поручил командование союзными русско-австрийскими силами в Италии. Начинался поход, увековечивший славу Суворова не только в России, но и в Европе.

Вена, дворец Шёнбрунн – основная летняя резиденция австрийских императоров династии Габсбургов, 18 век